"Я исповедуюсь" Жауме Кабре или "в чем я ошиблась накануне войны"

Зализывая, как рану, разделение, которому я себя предала последние пару лет (и которым себя предала), хочу собрать здесь книги и кино со всех своих полок, берегов и аккаунтов. И раз уж я перевернула тут обложку 2022-го года, то с его страниц и начну.

Книга каталонца Жауме Кабре для отпуска совсем не годилась, слез в шезлонг я пролила немало. Но она пригодилась для аккумулирования человечности - чтобы когда наконец придет отрезвление после этого всемирного запоя тьмой, не стыдно было посмотреть в себя и в небо.

Текст, написанный для инстаграма сразу после прочтения в январе 2022-го, был таким:

Было бы нелишним на некоторых книгах писать: “XX век может быть опасным для вашего психического здоровья”. Правда, тогда бы я ее не купила. И это была бы потеря, о которой я бы даже не узнала. А такие потери все равно потери.

“Я исповедуюсь” Жауме Кабре вернула мне любовь к художественной литературе. Последние годы она начала меня раздражать - мне казалось, что там все преувеличено, особенно человек. Но эти 800 страниц - совершенно прекрасные и точно великие.

Она не о Холокосте в целом, она о любви, о музыке, о жизни. Но он там есть. А про него же достаточно сказать пару слов, чтобы ты уже лежал прибитым к земле и не верил, что такое возможно было. И хоть примириться с ним и за 800 страниц, и за всю жизнь все равно невозможно, но когда с тобой говорит об этом умный и одновременно добрый человек, и ты знаешь, что ты не одна, кто готов его слушать, это раскрашивает будущее.

Но даже если вы не захотите ее прочитать, просто почаще не будьте злыми. Ни к кому.

Сейчас я вроде как пишу из "раскрашенного будущего", но нет - моя ставка на горстку незатемненных не оправадалась. Свет рассеялся по миру с догадкой, что ему никогда не найти своих и никогда не успокоиться...

Снова подчеркну, что "Я исповедуюсь" не о Холокосте. Героев в книге столько, что она и захватывает не сразу, требует времени вникнуть и проникнуться. Тени и блеск человека рассматриваются в абсолютно разных ситуациях, временах и страстях - и в дружбе, и в любви, и в коллекционировании, и в музыке, и в языках. Но одна из линий о нацисте-"враче", его узнице и всех тех медицинских извращениях. И ты же когда такое читаешь, все равно спасительной частью сознания решаешь, что люди эти были какой-то патологией человечества. Что их поломали злой идеологией, но потом же вроде как мир починили, и хотя бы вне поля боя нормальный человек не станет питаться болью и смертью.

Но пришла война, и совсем скоро оказалась, что я чуть ли не окружена убийцами на удаленке. И это не отбитая гопота, это среди прочего девочки с синими локонами и мальчики с латте, в экстазе лайкающие видео со смертями и скидывающие деньги на то, чтобы этот кровавый пинг-понг не заканчивался. И самое удивительное, что за латте этим они даже не способны выйти сами, не говоря уже о самим "поиграть в пинг-понг". Потому что превратиться из лица лайкающего в лицо действующее люди в принципе мало способны (а нет, это я что-то напутала - ведь нет же никаких угроз и людей в бусах, их же выдумал Вэнс, а дома чего все сидят - ну, домоседы просто, айтишники, что с них взять).

Поразила не жестокость отдельных групп, этого всегда в избытке, а ненависть и какая-то самоубийственная тупость большинства. Ненависть, тщеславие, тупость и сентиментальность - четыре коня, на которых несется война по бесконечной спирали мести.

И мне уже даже иногда кажется, что все герои Ремарка да и в принципе книг и фильмов про войну, вся их боль и сомнения - все это фантазии авторов, пострефлексия творческих людей или редкие печальные исключения, укрывшиеся сейчас во внешней или внутренней эмиграции. Потому что реальные люди в большинстве своем упиваются кровью, соревнуются в ненависти и закидывают камнями любого, посмевшего подставить им зеркало.

И все это не ново, конечно. Я еще на днях перелистывала Сенеку (он тоже из моего 2022-го, еще будет тут скоро отдельным постом), читала собой же отмеченное. И вот на старте нашей эры он пытался мысленно отмыться от того же, от чего две тысячи лет спустя не могла сбежать я.

«Случайно попал я на полуденное представление, надеясь отдохнуть и ожидая игр и острот — того, на чем взгляд человека успокаивается после вида человеческой крови (прим: во время гладиаторских игр давали два представления в день: утреннее — борьба со зверями, и полуденное — бой между гладиаторами. в промежутке иногда разыгрывались мимы). Какое там! Все прежнее было не боем, а сплошным милосердием, зато теперь — шутки в сторону — пошла настоящая резня! Прикрываться нечем, все тело подставлено под удар, ни разу ничья рука не поднялась понапрасну. И большинство предпочитает это обычным парам и самым любимым бойцам! А почему бы и нет? Ведь нет ни шлема, ни щита, чтобы отразить меч! Зачем доспехи? Зачем приемы? Все это лишь оттягивает миг смерти. Утром люди отданы на растерзанье львам и медведям, в полдень — зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех, кто их убьет, а победителей щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо, и так покуда не опустеет арена. — Но он занимался разбоем, убил человека. (прим.: иногда на арене заставляли биться осужденных на казнь преступников.) — Кто убил, сам заслужил того же. Но ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это? «Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит на клинок? Почему так несмело убивает? Почему так неохотно умирает?» — Бичи гонят их на меч, чтобы грудью, голой грудью встречали противники удар. В представлении перерыв? Так пусть тем временем убивают людей, лишь бы что-нибудь происходило.

Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто их подает? Благодарите бессмертных богов за то, что вы учите жестокости неспособного ей выучиться. Дальше от народа пусть держится тот, в ком душа еще не окрепла и не стала стойкой в добре: такой легко переходит на сторону большинства. Даже Сократ, Катои и Лелий отступились бы от своих добродетелей посреди несхожей с ними толпы, а уж из нас, как ни совершенствуем мы свою природу, ни один не устоит перед натиском со всех сторон подступающих пороков. Много зла приносит даже единственный пример расточительности и скупости; избалованный приятель и нас делает слабыми и изнеженными, богатый сосед распаляет нашу жадность, лукавый товарищ даже самого чистого и простодушного заразит своей ржавчиной. Что же, по-твоему, будет с нашими нравами, если на них ополчился целый народ? Непременно ты или станешь ему подражать, или его возненавидишь. Между тем и того, и другого надо избегать: нельзя уподобляться злым оттого, что их много, нельзя ненавидеть многих оттого, что им не уподобляешься. Уходи в себя, насколько можешь; проводи время только с теми, кто сделает тебя лучше, допускай к себе только тех, кого ты сам можешь сделать лучше.»

Вот так я и оказалась снова здесь, в бессмысленных монологах на просторах невидимой curlyland. Но в этой тишине я наконец могу дышать, а не задыхаться.

А к книге добавлю приманку цитат:

Адвокат, врач, архитектор, химик, инженер-строитель, стоматолог, промышленный инженер, инженер-оптик, фармацевт, фабрикант, банкир - вот те профессии, которые, по мысли всех родителей, подходят их детям. Но дети мечтают чаще о профессии угольщика, маляра, столяра, фонарщика, плотника, авиатора, пастуха, футболиста, парашютиста, водителя трамвая, пожарного и папы римского.

В молодости я боролся за то, чтобы быть собой; а теперь смирился с тем, что я есть.

Я лишь через много лет выяснил, почему она плакала, а тогда просто узнал, что бывают страдания, которые длятся целую неделю, и это внушило мне некоторый страх перед жизнью.

В чем-то он был прав: мы застряли на втором склонении, от которого уже всех тошнило, потому что в школьном возрасте не понимаешь глубокого смысла ни родительного, ни дательного падежа.

Бернат подумал: бедный ты мой друг, ты всю жизнь размышлял и рассуждал, а теперь можешь только спросить, хорошо это или плохо. Как будто жизнь сводится только к одному – поступать плохо или не поступать. А может, так и есть. Не знаю.

Сначала песчинка мешается в глазу, потом превращается в жжение в пальцах, трепет в желудке, протуберанец в кармане и в конце концов, при неблагоприятном стечении обстоятельств, становится камнем на сердце. Абсолютно всё – и жизни, и книги, дорогая Сара, начинаются так, с незаметной и безобидной песчинки.

Персонажи, которые пытаются в зрелости осуществить желания юности, идут неверной дорогой. Для тех, кто не узнал или не познал счастья в своё время, потом уже слишком поздно, какие бы усилия они не предпринимали. В любви, возвращенной в зрелые годы, можно найти самое большее с нежностью исполненную копию былых счастливых моментов

Внезапно мне открылось, что я всегда был одинок, что никогда не мог рассчитывать ни на родителей, ни на Бога, чтобы переложить на их плечи ответственность за своим проблемы. С возрастом, размышляя о жизни или принимая решения, я привык опираться, словно на костыли, на смутные представления, почерпнутые из разных книг. Однако вчера - во вторник, ночью, - пережидая дождь по дороге от Далмау, я пришел к выводу, что эта ноша только моя. И все успехи, равно как и ошибки, мои, и только мои. И отвечаю за них - я. Мне потребовалось шестьдесят лет, чтобы осознать это.